Однако маленькая «армия» прирастала, употребляя и личные связи в высших кругах, и собственные сбережения для того, чтобы отстоять возможность находиться рядом с теми, для кого их присутствие было единственным шансом на спасение жизни. В 1854 г. их было немногим более ста – дворянок, наследниц старинных родов, сплотившихся вокруг Великой Княгини Елены Павловны, которой удалось сломить сопротивление военного начальства и выхлопотать высочайшее разрешение на их отъезд к месту событий.
Помним ли мы их сегодня, поминаем ли молитвенно в этот день? Участникам обороны Севастополя казалось, что имена этих женщин на родине не забудутся никогда. По отзывам свидетелей тех событий, в самых тяжелых условиях «они были выше всех похвал». Но прошел век, и оказалось, что в России найдется не так уж много тех, кто знает, скажем, о княгине Елене Павловне, собственноручно перевязывавшей кровоточивые и гангренозные раны, или Екатерине Михайловне Бакуниной, наводившей своими визитами ужас на недобросовестных «хранителей» казенного добра, а потом – месяцы напролет в дождь и в снег сопровождавшей подводы с ранеными, чтобы вовремя накормить, по-матерински подоткнуть полушубки, приготовить теплый ночлег, не дать больным замерзнуть в пути… Многим ли скажет о чем-то и имя Елизаветы Петровны Карцевой? А в годы Крымской войны для больных и для самих сестер Крестовоздвиженской общины она была «истинная мать родная». Работавшая под Севастополем, не покладая рук, занятая то перевязками, то сама варившая еду, она забывала о себе. И почти через двадцать лет, несмотря на преклонный возраст, эта маленькая и хрупкая с виду женщина отправится в Черногорию, выдержит переход с русской армией через Балканы для того, чтобы только служить, спасать жизни наших и черногорских солдат.
Стахович, Бибикова, Будберг, Пржевальская, Щедрина, Мещерская, Пожидаева, Романовская, и вдруг…вровень с ними – Даша, сирота «без роду, без племени». Переодевшаяся в матросика и по собственному почину вставшая неподалеку от места, где смешались небо и земля, свист снарядов и крики, эта девушка сутки напролет будет делать тут же, на месте, перевязки десяткам, сотням раненых. Пройдут месяцы, и сестричку, кочевавшую с передовой на перевязочные пункты и обратно, работавшую в госпиталях и стиравшую белье, станут почтительно величать «Дашей Севастопольской»; она-то и станет живым воплощением подвига первых российских сестер милосердия.
То, что начиналось тогда, в Севастополе, с личного и, по сути, единичного выбора, спустя годы примет в России более устойчивые, организационные формы.
Ради спасения больных
Наши российские общины сестер милосердия, несмотря на общность целей, на рубеже XIX-XX веков представляли собой довольно самостоятельные организации. Они подчинялись различным ведомствам, что определяло их устав, структуру управления, задачи и внутренний распорядок. Часть из них находилась в подчинении у епархиального начальства, часть относилась к Российскому Обществу Красного Креста, часть пользовалась самостоятельным управлением в рамках Министерства внутренних дел.
Одними из самых известных благотворительных медицинских заведений стали Московская Марфо-Мариинская лечебница с действующей при ней бесплатной аптекой для бедных и основанная значительно раньше, в 1894 г., Московская Иверская община. И обе они были связаны с Великой княгиней Елизаветой Федоровной Романовой и ее мужем Великим князем Сергеем Александровичем. Первое время они вместе исполняли обязанности попечителей Иверской общины, а уже после убийства Сергея Александровича, в 1907 г., Елизавета Федоровна посвятила себя созданию Марфо-Мариинской обители, взяв за основу принципы работы Иверской общины.
Как в той, так и в другой, ухаживавшие за больными сестры не приносили монашеских обетов, а только посвящали себя этому служению на определенный срок, который мог быть продлен или служил подготовкой к жизни в монастыре. Общим было и то, что оказание медицинской помощи больным обязательно сочеталась с помощью духовной. Не только поступивших больных, но бедняков, которых посещали сестры, как правило, готовили к исповеди и принятию церковных таинств – причастия и соборования, зная, что Бог протянет руку просящим. И уход за больными в этих общинах считался лучшим в Москве. Часто на попечение сестер привозили «безнадежных» пациентов, от которых отказывались в других местах. Однако люди, получившие тяжелейшие ожоги и травмы, нуждавшиеся в перевязках по нескольку раз в сутки, затем становились на ноги, шли на поправку.
Среди отверженных мира
Но если об этих православных сестричествах в последние годы стали вспоминать, то вот о петербургском «Братстве Царицы Небесной» в России известно меньше. Между тем, для своего времени деятельность этого общества была весьма значительна. Основателем его был некто Николай Грачев, в детстве страдавший эпилепсией и получивший исцеление от иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радосте». Став священником, иеромонахом Сергиевой пустыни близ Петербурга, он постарался принести Господу «жертву благодарения» за избавление от болезни. «Братство Царицы Небесной» было создано им для оказания помощи несчастным детям: эпилептикам, слабоумным, душевнобольным – тем, кому трудно было расти с обычными детьми. Персонал подбирался весьма тщательно – среди него были и монашествующие, и миряне, но обязательно имевшие расположение к этому делу. Работа в приюте требовала не только медицинских навыков, но и особой внутренней, духовной силы. Детей старались по возможности развить, приспособить к какой-нибудь посильной работе. И, все же, многие из них вынуждены были всю жизнь находиться под покровом «Братства», нуждаясь в постоянной заботе и опеке. Учредители предполагали, что со временем созданный в Петербурге приют послужит образцом для создания сети подобных учреждений в других городах России. И, действительно, до революции удалось открыть такие же приюты в Москве и в Харькове. Однако после смены власти «Братство Царицы Небесной» оказалось закрыто, а его питомцев, ничуть не заботясь о необходимых для них особых условиях, формально, бюрократически распределили по детским домам и психиатрическим больницам. Некоторые из них тайком звонили по телефону своим бывшим попечителям, умаляя спасти их, но те уже были бессильны…
Кров для обездоленных
Вместе с православными сестричествами и различными благотворительными обществами традиции милосердного служения поддерживали и женские монастыри. В некоторых местах матушки принимали на попечение обителей сирот, немощных, больных, отверженных, не только по силам, но и сверх сил, веруя, что Господь подаст все необходимое для детей и страждущих.
Среди монастырей, где молитва сочеталась с заботой о ближних, в начале XX в. прославился находившийся за Бугом, у пределов Российской империи, Леснинский Свято-Богородичный монастырь, основанный еще в 1883 году воспитанницей двух известнейших русских святых – преп. Амвросия Оптинского и св. прав. Иоанна Кронштадтского.
Матушка Екатерина (в миру – графиня Евгения Борисовна Евфимовская) была тонким и достаточно образованным человеком: помимо домашнего, она получила и филологическое образование при Московском университете. Отличавшаяся изумительной красотой, не стесненная в средствах, она, тем не менее, отказалась от мира. Но полученное до поступления в монастырь образование оказалось весьма полезным: ее усилиями при обители были созданы замечательные детские школы, а позднее и ясли для сирот и обездоленных, и к 1914 г. на попечении обители оказалось 700 (!) приемных детей. Кроме того, при монастыре действовала больница, принимавшая до нескольких тысяч пациентов в год. Монахини сами сеяли лекарственные травы и изготовляли лечебные препараты, которые раздавались бесплатно. После 1917 года Леснинский монастырь вынужденно переехал во Францию, оставив на родине лишь память о необыкновенных сестрах.
Живой веточкой протянулась из Лесны в глухое место – Виров на высоком берегу Западного Буга духовная связь. С десятью послушницами приехала сюда монахиня Леснинского монастыря Анна. И никто не мог предполагать тогда, что в Вирове возникнет один из самых ярких очагов русского женского монашества и благотворительности. Первые пять-шесть лет прошли для монахинь в полной нищете. Картофель и хлеб бывали у них не всегда. На котел воды бросали лишь щепотку чая. Однако мать Анна взяла за правило: не отказывать в помощи никому из нуждавшихся: всех кормила, одевала, брала в долг у состоятельных помещиков. Уже возник и вопрос о закрытии монастыря по неимению средств. Спасло обитель то, что на имя настоятельницы неожиданно пришло письмо со значительной суммой – от отца Иоанна Кронштадтского. Вскоре о деятельности матушки Анны узнали в Варшаве, в Москве и Петербурге. Появились жертвователи, вмешался государь, выделивший Вировской обители из своих личных средств 6 000 рублей. В Вирове же по-прежнему принимали всех, не делая различия между крещеным в Православной Церкви нищим ребенком-калекой и тяжело больной девочкой из бедной католической семьи. Для всего края Виров стал символом истинной, непоказательной любви, сострадания и милосердия. Матушка Анна прожила недолгую жизнь – сказалось крайнее перенапряжение и часто непосильный труд, но после нее осталась обитель, где воспитывалось 448 детей и жило около 50 немощных стриков без различия вероисповедания и национальности.
Голод, который трудно обмануть
Всякое сравнение «хромает», и все же, обращаясь к дореволюционному опыту, трудно удержаться от вопроса: «Как они это смогли»? – Среди тех сестер милосердия, готовых, как баронесса Ю. П. Вревская, буквально снять с себя последнюю теплую рубашку для раненого, умиравшего от холода на сырой соломе под навесом ветхого сарая, или пожертвовать собственной жизнью ради того, чтобы еще несколько десятков солдат и офицеров не остались без помощи, как сестра О.П. Раевская, были ведь, в основном, молодые женщины. И, как правило, именно те, кто знал и толк в нарядах, и обладали светскими навыками, и уверенно чувствовали себя на балах. Другое время, другие ценности?
Иногда невольно приходит мысль: еще лет двадцать назад рекламные сентенции о том, что «любят мои волосы» или «мои ресницы», многим показались бы, наверное, нелепыми, смешными. Сегодня это уже не удивляет: язык чутко реагирует на изменения сознания и по-своему закрепляет их. С привычкой к странным оборотам речи появилось и «смирение» с тем, что можно жить «ради ног, ногтей, волос или ресниц», и жизнь в крупных городах становится похожей на бесконечное дефиле по подиуму.
Однако психологи, врачи, священники отмечают, что молодые люди, и особенно – девушки, внешне уверенные и успешные, по сравнению с предыдущими годами, больше подвержены депрессиям. Так что же, жизнь «во имя себя» не приносит удовлетворения и душевного мира?
У людей верующих на это – свой взгляд. Человек создан по подобию Божию, с внутренним расположением к добру. Возможно, «голод» по милосердию и можно «обмануть» на время, или постараться заглушить, но неудовлетворенность высшей потребности души, непредсказуемо оборачивается личными надломами и срывами.
И все же… В Москве, в Петербурге и других крупных городах понемногу возобновляются дореволюционные традиции социального попечения. Открыта Марфо-Мариинская обитель, уже получило известность и православное сестричество, действующее на базе Московской Первой градской больницы. При Махрижском и Зачатиевском монастырях, в Коломне и в десятках других обителей существуют детские приюты и богадельни. Пусть это – «первые проблески», но, возможно, благодаря им, новому поколению в России, так стремящемуся к красоте, по-детски подражательному и во многом… беспомощному, откроется, что та красота, о которой ничего не написано в «Elle» и «Vogue», набирает силу постепенно, по мере того, сколько человек заимствует от Бога – ее Творца. В ее основе – свет, мир, радость, добро и любовь к ближним.
source
http://www.pravmir.ru/article_4118.html